Частица НЕ-, приставка ДО-

Без частиц и приставок

            Мотор закапризничал, и я вынужден был прижаться к обочине, подъехав почти к самой автобусной остановке. Покопавшись в механической требухе, устранил неполадки и, захлопнув капот, очень довольный собой, собрался уже усесться в машину, когда сзади веселый звонкий голос крикнул:

            — Лыжа! Эй, Лыжа-а-а!

            Я вздрогнул, поперхнулся дымом и медленно повернулся.

            Нет, конечно, это не меня… Красивая молоденькая девчушка махала рукой пареньку, на куртке которого были вышиты большие яркие буквы LG. Парнишка, белозубо улыбаясь, махнул рукой девушке в ответ и пробежал мимо меня к ней навстречу…

               … «Лыжей» прозвала меня симпатичная рыженькая медсестра, когда я гулял по территории триста сорокового Ташкентского окружного военного госпиталя, смешной в своей короткой пижаме, долговязый, худой и ссутуленный. И впрямь – лыжа! Госпиталь занимал огромную территорию. Внешним видом он, скорее, напоминал парковую зону, где среди старых могучих тополей, клёнов и берёз были расставлены одно — и двухэтажные здания отделений.

            Как я туда попал – совершенно не помню. Это уже потом, из рассказов однополчан сложилась картинка: вертолётом из Кандагара в Шинданд, а оттуда уже самолётом в Ташкент. Впрочем, не важно это, таких историй тысячи было.

          Запомнился дух госпитальный, как-то по-домашнему что ли было. Не буду описывать состояние людей, попавших в белое царство простыней и подушек после пыльных окопов, сна на камнях, вечного состояния усталости, недосыпа и неуверенности в завтрашнем дне. Скажу только, что в этом казенном доме было на удивление уютно.

          Сразу за территорией госпиталя располагался небольшой базарчик, вернее, что-то вроде обжорного ряда. Запахи легко преодолевали высокие кирпичные стены, дразнили, призывая уйти в самоволку. Впрочем, какая там самоволка? Куда денется солдат в госпитальном синем одеянии, обязательно не по росту: либо со штанами выше щиколоток, либо – наоборот, закатанными, чтобы не волочились по земле. И все знали, что на базарчике можно было за 15-20 копеек наесться от пуза только что вынутых из кипящего масла баурсаков, это такие шарики из теста, начинённые мясным фаршем. Или так же брызгающих жарким соком парочки чебуреков. Нам, не искушённым в восточной кухне парням, всё казалось божественно вкусным, особенно после казенных армейских харчей. И плов, с щедрыми кусками мяса, и манты, и фичи (лепёшки с мясом), и шашлыки на коротких алюминиевых шампурах. Обязательным, совершенно бесплатным, приложением ко всем блюдам, была пиала салата из помидор и лука, тонувших в соке и масле, щедро присоленного и перчённого. Народ, торгующий на рынке, видимо, делал увеличенные порции для военных. Часто нам совали в руки овощи и фрукты, просто так; нередко предлагали и спиртного.

          Не всегда удавалось проскочить на рыночек, но грело ожидание того, что если не сегодня, то уж завтра обязательно туда попадёшь

            Кстати говоря, кормили в военном госпитале вполне прилично. Плюс совсем забытые вилки и чайные ложечки, не говоря уже о белых скатертях и подавальщиках-«официантах» – солдат из выздоравливающей команды.

          Ох и дураками же мы были, гордились, что раненым полагался на ужин творог со сметаной и сахаром и стакан кипячённого молока. Многие из нас не любили кипячёное молоко, отдавали его всем желающим, а вот творог – нет, лопали сами забытое с «гражданки» блюдо.

          Действительно, уход был очень хорошим. Военные врачи, многие с большими звёздами на погонах, относились к нам не как к солдатам, просто, как к пациентам, по-доброму, с сочувствием и благожелательно. Может быть именно потому и мы не допускали каких-то крупных «залётов».

            Госпиталь жил почти фронтовой жизнью. Каждый день, вернее, по вечерам, от Тузельского военного аэродрома приходила колонна «таблеток»- санитарных машин с красным крестом в белом круге на борту. Из них выгружали «двухсотых» (убитых) и «трёхсотых» (раненых или искалеченных).

          Когда пришла пора перейти в команду выздоравливающих, меня прикомандировали в приёмный покой. До поздней ночи мы таскали носилки с телами, причём не всегда понимали, труп лежит на окровавленном брезенте или всё же живой человек. Относили к душевым, там за них брались санитары, раздевали, смывали грязь, копоть и кровь, делали первые перевязки, и мы разносили живых по отделениям.

          Помню одного старлея, направленного в хирургию. У него не было ноги. Укрытый по грудь простыней. Руки – поверх. Простыня, проваленная в месте, где не было ноги, постоянно пропитывалась чёрно-красным, кровь капала сквозь брезент носилок. Лейтенант был при памяти, что-то шептал постоянно, кривился от боли и крутил в руках нательный крестик на цепочке. Это было так странно, крестик и офицер, как-то нелогично, неправильно, поскольку религия преследовалась замполитами всех рангов, да и простыми командирами тоже.

          Нести старшего лейтенанта было тяжело. Мы остановились передохнуть. Напарник закурил и отошёл в сторону. Старлей глазами показал, чтобы я наклонился к нему. «Возьми, — слабо прошептал он, — возьми! Может быть тебя Он спасёт». Выронил из ладони крестик и закрыл глаза…

          Позже встретил этого офицера, когда он хмуро сидел на скамейке в засыпанной осенней листвой аллее. Попытался вернуть крестик, но бывший хозяин резко отказался. И ещё. Тогда молодой офицер сказал нечто потрясшее мои пропитанные комсомолом и официальной пропагандой мозги.

          — Ты думаешь, для чего мы там? — и не дождавшись ответа, прибавил, — А чтобы вон тем, — кивнул в сторону огромного металлического стенда с портретами членов политбюро СССР, — жилось хорошо! — он зло сплюнул, и добавил, — Твари!

          Не сохранился крестик, затерялся где-то. Если бы на шее носил – уцелел бы. А так, перекладывал из кармана в карман. Вот и обронил где-то. Но, кто знает, может он сохранил меня, тот подарок инвалида – старшего лейтенанта.

            Однажды в госпиталь с концертом приехала София Ротару. Актовый зал вместил в себя зрителей раза в три больше рассчётного. В первых рядах сидели ребята из хирургии, с ампутированными ногами и руками, кто-то постукивал по полу новенькими протезами, кто-то пытался хлопать единственной ладонью по подлокотнику кресла. Ребята из нашего отделения, сидевшие подальше, напрягали выздоравливающие глаза, либо тревожно, напряжённо крутили забинтованными по носы головами, стараясь не пропустить ни звука.

          Ротару пела долго. Зал ревел от восторга, на сцену летели гладиолусы, хризантемы и астры. Думается, не одни штаны цветочных воришек изорвались о госпитальную изгородь, и клумба у стоявшего неподалёку штаба ТурКВО подрастеряла свой шикарный вид. Певица несколько раз спускалась со сцены, проходила между рядами и совала в руки раненых яблоки, груши, маленькие дыни.  По её щекам текли слёзы. Парни смущённо сжимали в руках подарки, старались спрятать кисти рук с обломанными, обкусанными ногтями, стыдливо краснели и хрипло благодарили звезду.

            Ни для кого не секрет, что медики — люди профессионально циничные. Ещё бы, столько навидаться, стольких людей вернуть к жизни, стольких отправить в маленькое зданьице в самом углу госпитальной территории, в морг.

          В тот раз что-то рано «таблетки» пришли. Подошёл к приёмному отделению. Смотрю, стоят женщины в белых халатах и плачут. На носилках лежал солдат… Да какой солдат — мальчишечка еще, совсем молоденький, даже мне, самому — срочнику, он показался слишком юным. Руки у него уже бинтом связаны, какая-то бирка прикреплена, на которой либо номерок, либо фамилия… Выворачивают у него карманы. А там сухарь недоеденный и недокуренная сигарета. Видать, оставил хлеб и курево на «после боя».  Во внутреннем кармане — письмо недописанное нашлось. Все у этого парнишки оказалось НЕ ДО…

            … Не иссякло и никогда не исчезнет мое чувство благодарности к тем людям, что дарили своё врачебное умение, старались вырвать из надвигающейся смертной пустоты, возвращали к жизни. Никогда не забуду время, проведенное в госпитале…

            … Я смотрел вслед веселой девушке и пареньку по прозвищу «Лыжа», но видел не их, а как тряслись губы у тех женщин в белых халатах. Когда они скрылись за углом, сел в машину и поехал своей дорогой.

            Господи, сделай так, чтобы у молодых людей, да и вообще у всех людей никогда раньше времени к глаголам не прибавлялась частица НЕ и приставка ДО…

Материал опубликован в газете «Ставропольская правда» 25 декабря 2007 года. https://stapravda.ru/20071225/Bez_chastic_i_pristavok_15042.html