Картинки из Детства. Картинка первая.

Интересно, многие ли люди помнят о своём первом вздохе, первом крике-плаче, первом умиротворении после освобождения из материнской утробы? А может быть, каждый человек об этом помнит или помнил когда-то, но потом забыл или не захотел больше вспоминать. Во всяком случае, ни о чём подобном мне не приходилось слышать, да и, честно говоря, не спрашивал я ни у кого про это, вроде как интимная часть жизни, чего лезть-то. Однако, сам я помню всё детально. Или это мне только кажется? И всё же иногда я слышу свой первый крик, жалкий, жалобный и вместе с тем возмущённый. Чего-то стало не хватать мне в ту минуту, то ли маминого внутреннего тепла, то ли первый вдох оказался не таким уж сладким, скорее, обжигающим, то ли просто в ожидании жизни я истомился. Тепло маминого молока, мягкость её рук успокоили меня, утихомирили. Так началась моя жизнь. Всё же я помню это!
Сколько раз потом хотелось оказаться в том первом мгновении…

В конце шестидесятых годов министерство образования СССР проводило эксперименты в некоторых школах, коснулось это и нашей, в небольшом промышленном городе на севере Казахстана. После окончания четвёртого класса нам предстояло сдать экзамены. На ту пору сдавали два письменных и два устных по математике и русскому языку. Не помню, как писал диктант и контрольную работу по математике, а вот перед устными страшно трусил. Ночь не спал, ничего, конечно же, не зубрил — лень было, только ждал со страхом утра. Экзамены сдал как-то. Ха, может быть, пятак, засунутый под пятку левой ноги помог, или то, что переступал порог класса нужной ногой… Впрочем, я всё же что-то напутал или с расположением пятака, или с нужной для входа ногой. После экзамена нога болела несколько дней, поскольку на радостях, что все школьные испытания позади, я забыл вынуть пятачок, и проклятая монета растёрла стопу до кровавой мозоли. Чёрт с ней, с ногой, в памяти засело чёткое ощущение ужаса перед экзаменом и желания стать защищённым, как когда-то давно, в чреве матери. Вот этот выбор Кулакова, когда он кивнул мне: «Ты!», тоже был приглашением на экзамен. Правда, совсем иной, не школьный.
Первого сентября родители отвели меня в первый класс. Ну, сами знаете, какой это был праздник для всех: и для мам с папами, и для первоклашек-промокашек. Надо сказать, что вся наша детсадовская группа попала в один первый «А» класс. Девчонки пришли в белых фартучках, с огромными бантами и букетами гладиолусов, хризантем и других горько-пряных осенних цветов. Мальчишки щеголяли в новых костюмных парах и белых рубашках, с обязательной короткой стрижкой и с обязательными чубчиками. Что делать, именно так должны были выглядеть первоклассники советской школы!
Я страшно гордился своими брюками и пиджаком серого цвета, с отутюженными стрелками, с настоящим, как у папы, брючным ремнём.
Закончилась линейка, разошлись по классам, прошёл первый в жизни Урок. Что-то мы рисовали в тетрадках, вроде бы домик с трубой, солнышком и словами «Миру — мир».
Всё, свободны! Теперь уроки только завтра. Но как-то маловато показалось праздника для души. Да и что дома делать? Родители на работе. Свобода! Вот она — настоящая свобода. Это тебе не в детсаде, где с утра до вечера находишься под надзором воспитателя, а потом с рук на руки родителям. Теперь всё не так. Теперь мы — взрослый народ.
И пошли мы шляться по дворам с моими дружками Андрюхой, Серёгой и Мустафой. В общем, можно было подумать, что шпана шныряет по подъездам, если бы не приличный наш вид, в костюмах всё же, да и портфели придавали солидности. А портфели, кстати, у нас были замечательные, красного цвета, с блестящими металлическими уголками и замком. Только на кой ляд они нужны были нам в первый день, если в них болтались пара тетрадок и пенал. Просто положено так, раз уж школьник, будь добр, таскай портфель, теперь у тебя работа такая. Но нас они не тяготили, наоборот, придавали большей уверенности в том, что мы люди, достигшие в жизни чего-то.
Андрюха и Серёга, в отличие от нас с Мустафой, были мальчишками хулиганистыми, заводными, умеющими увлечь за собой. Андрей заскочил домой и приволок несколько заранее изготовленных дымовух. Знаете, помните, что это такое? Ооооо… Это занятная штука! Бралась проявленная фотоплёнка, отрезалось от неё сантиметров пять, туго скручивалась в трубочку. Теперь этот рулончик нужно было так же туго завернуть в прочную фольгу, скрутить на концах, чтобы получились остренькие носики. Осталось только уложить снарядик на кирпич или тротуарный бордюр и к нижнему концу поднести спичку. Плёнка раскалялась внутри фольги, потом вспыхивала и мгновенно, как порох, сгорала, от реактивных газов ракета летела несколько десятков метров, падала и, отчаянно вращаясь на месте, выбрасывала из своего тонкого тельца огромные клубы вонючего белого дыма. Правда же, восторг?! Андрей с Серёгой добились в этом деле высочайших вершин, вполне прицельно устанавливали дымовуху и на спор могли запулить даже в открытую форточку на втором этаже.
Развлекались мы тем, что обстреливали подъезды домов. Перед очередным выстрелом канонир Андрей орал во всю глотку: «В укрытие!»
Мы неслись в соседние с обстреливаемым подъезды, кто в какой. А как же, технику безопасности знали на отлично!.
Я заскочил к окошку на площадке между первым и вторым этажами и, замирая от восторга, ждал начала дымового представления. Как только хлопнул снаряд, за моей спиной раздался злобный рык. Не помня себя от страха, я рванул на улицу, зацепился за что-то на крыльце и грохнулся на асфальт, вскочил и побежал, прихрамывая, прятаться в кусты. Только потом оглянулся назад. Да, из подъезда вышла огромная овчарка, ведомая за поводок хозяином. Мужик погрозил нам кулаком и удалился со двора. Мы же стали считать потери.
Андрюха ожёг руку, слишком уж серьёзный заряд оказался в последней ракете. Серёга испачкал белую рубашку, потому что находил отработанные снаряды, ждал, пока остынут, раскручивал обожжённую фольгу и высыпал пепел на ладонь, мял его пальцами, пытаясь определить, всё ли сгорело, и, если не всё, то почему. Может быть, не совсем туго свёрнута дымовуха? Может быть, нужно плёнки побольше или поменьше? Как всякого экспериментатора его мало волновали в эти упоительные минуты внешние моменты. Подумаешь, руки вытер о штаны, пиджак или рубаху, не ходить же, в самом деле, с грязными ладонями!
Мои дела оказались более плачевными. Новенькие серые брюки зияли огромными дырами на ободранных коленях.
Вступление в новую, взрослую жизнь оказалось серьёзным испытанием.
Дома мне пришлось выдержать нагоняй, поход в «Детский мир», покупку новых штанов, но, увы, уже не таких серо-стальных, а обычного чёрного цвета. Колени посаднили, подверглись санобработке с зелёнкой, да и всё.
Серёга на утро в школе похвастался привычным отцовским ремнём. Мустафа промолчал по своей азиатской привычке, только возмущённо или обиженно раздувал ноздри широкого приплюснутого носа. Андрюха же просто не обращал внимания на такие мелкие проблемы, как неприятности с отцом.
Отец его был фронтовиком, достаточно пожилым дядькой. Ходил он на деревянной ноге и шил на заказ замечательные фуражки для горожан, чем, собственно, семья Андрея и жила. Мать его трудилась в нашем бывшем детсаде то ли нянечкой, то ли уборщицей. Бывая в гостях у Андрея, я всегда удивлялся и радовался встрече со знакомыми игрушками, точно такими же, с какими играли в группе.
Помнится, появилась в группе новая партия игрушек. Грузовые и легковые автомобильчики, кубики и прочие куклы-мишки. Всем мальчишкам понравился тяжёлый пластмассовый ГАЗ, с хорошо очерченными, «настоящими», деталями на кабине и кузове. По очереди играли в песочнице. Андрей не спешил занять очередь, хитро улыбался и говорил, мол, а чего, у меня скоро такая же будет. И правда, в очередной мой приход к нему мы уже играли точной копией грузовичка, перевозили по комнате груды староватых, но вполне пригодных для развлечения игрушек. А вот из группы ГАЗ запропастился куда-то. Наверное, на прогулке забыли, объяснила воспитательница.
Ну, ладно, получил Андрей от отца очередную взбучку за наши дымовые шоу. Но, как оказалось, не только за это. К ним домой приходил Участковый! Требовал, чтобы Андрюха назвал всех подельников по артиллерийским упражнениям. Андрей никого не назвал. Участковый пригрозил, что в следующий раз непременно поставит его на учёт в детской комнате милиции, посидел с отцом на кухне, выпил стакан водки и ушёл, на ходу подёргав пацана за чубчик.
К середине сентября отец Андрея сшил для меня кепку из модного тогда диагоналя, серого, с тонкой чёрной полосочкой. Я был ужасно рад подарку, впрочем, через пару дней, когда ходили классом на спектакль в городской театр, я забыл фуражку в гардеробе. Ходил туда на следующий день, но напрасно. Так противно стало тогда, что мою новую кепку какой-то дурак на башку себе напялил! С тех пор терпеть не могу головные уборы, только зимой ношу лёгкую фуражку.
Итак, какой же вывод я сделал для себя после первосентябрьского приключения? Нет, ни в коем случае ни не участвовать в проделках и проказах. Какой же я был бы пацан. Понял одно, что событие нужно сначал оценить, а потом принимать решение. Чем быстрее оценишь, тем быстрее отреагируешь. Ведь оглянись я тогда, посмотри, ну, увидел бы собаку, так и хозяина с поводком углядел же. Спокойно бы пропустил их и также спокойно вышел из подъезда. И никаких неприятностей бы не было, ни испорченных штанов, ни разбитых коленей. Ни-че-го! Правда, оставался бы риск встречи с участковым, если бы ошалевшие жильцы обстрелянных домов запомнили меня.