Картинки из Детства. Картинка третья

---

В начале семидесятых мои родители решили поменять Казахстанские степи на Ставропольские. Переехали мы в небольшой промышленный город, чем-то похожий на мой родной. Первое время, пока не было своей квартиры, жили в доме маминой сестры. Дом большой кирпичный, с печным отоплением, стоял почти на самом берегу Кубани. Густой виноградник укрывал двор, вишни, яблони, сливы, груши тоже давали не мало тени, и было удивительно видеть, что фрукты-ягоды росли прямо под рукой, а не в корзинах рыночных продавцов, к чему я так привык с детства.

Первое время было удивительно и странно видеть у автобусной остановки огромный искривлённый ствол старого абрикоса, ягоды, валявшиеся под ним, мятые, раздавленные и никому не нужные. Чуть позже, когда немного освоился с новым местом жительства, мне не составляло труда залезть на тот же абрикос, набрать полную пазуху ароматных плодов.

По всему городу росли ягодные деревья, всегда можно было перекусить яблоком или вишней. Это никого не удивляло, было привычным, а вскоре и мне надоело, поскольку такие же деревья были либо во дворе нашего дома, либо росли рядом с ним. Этот дом на самом берегу реки был куплен семьёй маминой сестры и пустым дожидался своих хозяев, работающих на приисках на далёкой Колыме.

Кубань – река с характером, капризная, своенравная, течёт, раскинувшись по широкому руслу, звенит на перекатах. Её можно почти во всех местах перейти в брод, лишь в основном своём ложе она глубокая, тут — только вплавь. После дождей в горах Кубань вздувается, становится могучей и стремительной, ничто её сдержать не сможет. Теперь бойся её!

А бывает, что спокойно, туго, величаво, маслянисто течёт, ни звона струй о камни, ни шума на поворотах, ни всплеска о коряги-топляки. Появляется в ней какое-то томление, что ли. Именно в такой осенний период папа перебирался на одолженной у соседей лодке на другой берег, чтобы заготовить на зиму дров на растопку. Как же нам с младшим братишкой хотелось отправиться с отцом в дальнее путешествие. Он бы и не прочь нас взять, но мама… Эх, мама! Никак не хотела понять, что мы страстно рвались посидеть на вёслах, помахать топором, вернуться домой с охапками хвороста и чурок, нарубленных и собранных своими руками. Ничего не могло убедить маму. Вот и отправлялся папа один.

Если бы мама знала тогда, сколько времени я проводил на берегу реки, как и куда плавал по Кубани, пока родители были на работе. Да это бы путешествие за дровами сочла просто мультяшным приключением. Но обо всём надо было молчать, иначе получил бы полудневное заточение, сразу после школы отправлялся бы либо к бабушке, либо к тёте, чтобы быть под присмотром. Но всё же на мне тоже были кое-какие обязанности. Приносил несколько вёдер питьевой воды из колонки, расположенной не очень близко от дома.

Кажется, поливал какие-то грядки, что-то ещё необременительное делал. Времени оставалось много и на уроки, которые я успевал «сделать» минут за пятнадцать-двадцать, и на игры с пацанами у реки.

Каждое лето в гости к нам съезжались родственники – мамины сёстры с семьями. Собирались солидные компании. Приезжали из Молдавии, из Болгарии, из Ростова-на-Дону, из Свердловска, из Казахстана. Все с мужьями и детьми. Человек по двадцать собиралось. И ничего удивительного в этом не было. У мамы было девять сестёр и брат, это те, кто к тому времени живыми были, а похоронено было два брата и ещё одна сестра. Так что летом было весело у нас в доме, по крайней мере недели две шум, гам и суматоха были спутниками нашего дома. Совсем уж мелкие мои сестрёнки и братишки во главе с братом моим родным Валентином носились по огороду, обрывая с кустов смородину, малину, на ходу жуя свежесорванные огурцы и помидоры, а то и до яблок пытались дотянуться. Тут уж помогали им мы, взрослые, если, конечно, не были заняты своими серьёзным делами и разговорами. Ходили к реке, пытались ловить рыбу, жгли костры, пекли картошку.

Ни родители нам, ни мы им не доставляли хлопот. Только изредка нас отправляли за водой к колонке, либо откомандировывали в магазин за хлебом-колбасой. Это было не сложно и ни капельки не трудно. Всей гурьбой вваливались в сельпо, небольшой кирпичный магазинчик, брали необходимый товар, на мелочную сдачу умудрялись купить немного ирисок «Кис-кис» или твердющих леденцов «Дюшес», а то и пару бутылок лимонада «Буратино». Шли домой, хрустели леденцами или молча пытались оторвать от зубов ириски, намертво склеивающие наши челюсти, по очереди тянулись губами к липкому горлышку лимонадной бутылки. Затем полоскали у колонки опорожненную тару, припрятывали её, чтобы в следующий раз сдать и получить за каждую бутылочку двенадцать копеек. Ого-го, вот они, деньжищи-то!

Вечерами устраивались застолья прямо на улице, во дворе, под виноградником. Не помню уже, какой именно виноград рос у нас тогда во дворе, но было его много, листва плотной крышей закрывала от солнца, крупные гроздья синели и краснели в листьях. Протяни руку и вот она сладкая терпкость виноградного сока. Но к тому времени уже поднадоели фрукты и ягоды, поэтому виноград вызревал полностью и гроздья его висели сиротливо почти до самых холодов.

Однажды взрослые, уставшие от посиделок, вышли к реке. Муж одной из маминых сестёр, невысокий дядька, коренастый такой, изрядно подпивший, всё подначивал отца, брал, как говорится, на слабо. Мол, ни за что тебе, Вовка, не переплыть Кубань туда и обратно.
Папа мой, человек не конфликтный, сначала отмахивался, переводил в шутку. Другие же дядья, прислушавшись, тоже начали подшучивать и подтрунивать отца. Уже и женщины стали утихомиривать мужиков. Я же страдал за папу, понимал, что его пытаются выставить на посмешище, готов был выкрикнуть что-то обидное дядькам, даже кинуться на них с кулаками.

Как раз в это время Кубань была полноводной и широкой. Папа, побледневший от гнева, стянул с себя рубаху и брюки, попробовал босой ногой воду. На окрик мамы:

—Вова! – только досадливо передёрнул плечами и вошёл в реку до колен.

В заходящем солнце чётко виделась его фигура, с широкими плечами, мускулистыми руками и ногами.

Папа оттолкнулся и прыгнул в воду, погрёб сильными рывками наискось течению. На берегу замолчали, наблюдая за отцом, добравшимся уже до середины реки. Я мазнул глазами по лицам дядьёв и ведь уловил в них чувство зависти, подумал ещё тогда, ведь никто из них не смог бы вот так кинуться в воду. Отца стало сносить течением от противоположного берега, река пыталась заставить его плыть по своим правилам, но папа погрёб сильнее, поборол норов Кубани и вышел на сушу почти напротив нас, зрителей, махнул рукой и исчез в прибрежном кустарнике. Вскоре его резкий хулиганский свист заставил всех повернуть головы гораздо выше по течению. Папа прыгнул с высокого обрыва вниз головой, проплыл под водой до середины реки и очень скоро вышел из воды прямо возле нас.

Все аплодировали. Мужчины жали ему руки, хлопали по мокрым плечам и спине. Только дядя, который подначил отца, покуривал в стороне и что-то бурчал под нос.

Боже мой, как же я гордился папой! Ведь я – его сын. А значит, такой же храбрый и сильный. Братья постарше поняли мои чувства, уважительно цокали и кивали в такт моим мыслям. И я знал, твёрдо знал — они понимают, что и я способен на такой поступок.

Этой же осенью, где-то в конце сентября, смылись мы с пацанами с последних уроков и отправились на Кубань. Позагорали, напекли картошки. Решили искупаться. Кубань уже была узкой, злой, сварливо шипящей и гремящей. Мальчишки плескались у самого берега, а меня вдруг дёрнуло, дай-ка, переплыву. Я кинулся в воду, погрёб совсем как папа, но быстро почувствовал, что силёнок не хватает. Кубань приняла меня и понесла словно падший лист. Однако, потихоньку выгребал к берегу, не к противоположному, конечно, нет, к тому же, откуда сунулся в воду. Ведь далеко я не уплыл, почти сразу попал в водоворот.

Будто чьи-то мягкие, но настойчивые руки тянули меня ко дну. Хоть смейтесь, хоть нет, перед глазами пролетела вся моя куцая жизнь, сколько её там было у пятиклассника. Почему-то ярким пятном всплыло воспоминания, как далёкой зимой, ещё там, в Казахстане, соседский мальчишка Андрей, старше меня на пару лет, что-то не поделил со мной, и мы задрались. Вернее, он меня бил. На его беду из-за угла дома появилась моя мама, кинулась на Андрея, разнимать нас. Но мы катались клубком по снегу, затем размахнулась сумкой и ударила его ею прямо в лоб. Андрей охнул и отпустил меня. Сидел в сугробе, вращал глазами и крутил головой. Мама поднялась на этаж, позвонила в дверь соседа, когда она открылась, мама спокойно сказала матери Андрея:

—Роза, я, кажется, убила твоего сына!

На что получила ответ:

—Значит, заслужил!

Конечно, ничего такого с Андрюхой не случилось, просто шишка на лбу выросла. Всё же приложила мама его сумкой, где была пустая трёхлитровая банка.

Я не кричал и не звал на помощь, только выныривал на поверхность глотнуть воздуха, боролся с рекой. В один из вздохов увидел на берегу пацанов с широко разинутыми ртами, бегущих по самому краю Кубани. Вот тогда я понял – тону. Дёрнулся из последних сил из водоворота, поднырнул и толкнулся ногами, потом ещё, ещё и, наконец, коснулся донной гальки. Вот тут уже присел поглубже и по-настоящему оттолкнулся. Тело взметнулось из воды, воздух больно ворвался в лёгкие, ожёг их свежестью, жизнью, и я плюхнулся на мелководье.

Никогда не рассказывал об этом родителям. Тогда – чтобы не получить взбучку, теперь – а зачем? Впрочем, папа никогда не узнает о том моём приключении, не стало его уже давно. Мама? Прочтёт, конечно же. Ну и что? Было, и быльём поросло!