Рубрика: Штришки-штришочки

Знаете, что такое страх? Нет. Даже не страх, а ужас?! Не-е-е-т, вы не знаете, что такое страх и ужас! И не надо знать! А я знаю. Причем в неполные восемь лет познал!

С дедушкой едем на телеге сквозь заброшенный, заросший сад. Август. Деревья ломятся от яблок и груш, ветки аж трещат, свисают к земле.

Дедушка везет воду в огромной бочке в поле, где идет уборка. Народ поить надо. Мне интересно, я же городской. Вот и езжу с дедушкой, надоедаю расспросами.

Дедушка не сердится, отвечает неторопливо. Сворачивает цигарку из газеты, ругаясь под нос, когда махорка просыпается мимо. Телегу потряхивает на колдобинах. Погоняет старую лошадь Ласточку.

Ласточка прекрасна в своей лени. Она спит на ходу. Стоит только дедушке отложить кнут, как Ласточка замедляет ход, роняет несколько пахучих яблок из-под хвоста и замирает. Спит.

Дедушка наконец-то раскуривает закрутку, замахивается кнутом, но Ласточка уже страгивает телегу с места, и мы снова крадемся к далекому полю.

Я слушаю ответы дедушки на свои важные вопросы, сам стреляю глазами по деревьям. О, вот яблоко огромное, красное до черноты! Срываю. Ого, какой мелкий ранет! Пригодится. А это что такое?! Просто какое-то чудо природы!

На ветке прямо надо мной висит Царь-груша. Большущая, аж светится от зрелости, вот-вот лопнет, брызнет соком. Не допущу!

Встаю на бочку с водой, дотягиваюсь пальцами, ощущаю теплую сочность. Поднимаюсь на цыпочках. Есть. Груша у меня. Решаю насладиться прямо сейчас. Подношу грушу ко рту… Мама дорогая! Плод лопается, и из него вываливается куча ос.

Как я оказался в бочке с водой, не помню. Дедушка все расхваливал мою сообразительность, когда оправдывался перед родителями, что не углядел за внуком.

А я ночью вспомнил, что в книжке читал, как пацаны от ос в речке прятались!

Скажите, что означает слово «ашархалище»? Ни яндекс, ни гугл, ни различные словари не дают ответа на этот, смело говорю, животрепещущий вопрос. Не дают и точка!

Именно так, «ашархалищами», с гневной эмоциональной окраской, называла нас, пацанов, соседка бабули, когда мы, то подражая Михаилу Квакину (кто помнит такого героя?), тырили вишни, яблоки, сливы из её сада; то, мгновенно становясь «тимуровцами», таскали воду вёдрами в её же бездонный бак в том же огороде, где только что были «квакинцами». 

Хотя, положа руку куда угодно, беготня с вёдрами от колодца к баку больше вреда наносила. «Ашархалища» одним словом! Не иначе.

Просветит кто-нибудь или всё… амба? Так и останусь в неведении. Горько как-то!

Даже не спорьте! Не тот нынче помидор пошёл. Ой, не тот!
Бывало, раньше у бабушки в огород заскочишь, в бурьянах углядишь крутой красный бок, раздвинешь кусты, двумя руками ухватишь помидорище, скрутишь с плодоножки и к старой яблоне шасть.

Там полочка деревянная прикручена проволокой, на ней солонка с крупной солью.

По пути луковицу с грядки вышибешь, обломком острого ножа вжик-вжик, шелуху в сторону.

А помидор ножом ни-ни, его только ломать надо. На изломе сахарится плоть, спелостью закипает.

В соль и лук, и помидор солью сверху. Хрустишь лучком, в помидор по самые уши вгрызаешься.

Если ещё бабушка вечером хлеб пекла… ооооо… С краюхой ноздреватого хлебушка всё это умять, до вечера сыт будешь!

Только ведь у бабушки не отвертишься: завтрак, обед и ужин по распорядку.

А помидор нынче не тот пошёл, ой, не тот!

Думаю, что гибкая пластиночка с песнями Майи Кристалинской появилась у нас дома, когда я был вполне повзрослевшим парнем, в 68-м году закончил первый класс.

Заглавная песня пластинки «Лунный камень» была встречена широкой общественностью очень хорошо. На концерте, который проходил и у нас в городе весной этого же года, металлурги аплодировали долго и настойчиво, заставив певицу исполнить шлягер минимум три раза.

Ну а что?! Загадочные слова, космический глубокий голос, музыка, опять же, волшебная. Да супер просто! А тут в универмаге «выбросили» пластинку! Конечно же, не только мой папа, но и многие другие хватанули флекси. Почему нет?!

Читать далее ««Отыщи мне лунный камень… «»

В те годы у бабушки ещё не было телевизора. Телевизоры мало у кого были. Помнится, у нас появился в доме уже с хорошим экраном, не как у того, что через линзу смотреть надо было. Вечерами соседи как в театр приходили, рассаживались на стульях и табуретах и смотрели постановки. 
Впрочем, не о том речь. У бабушки был хороший радиоприемник, с несколькими волнами, с зелёным огоньком.

Летом, все съезжались к бабушке. Сыновья с женами, дочери с мужьями, ну и нас, детей, целая орава.

По определенным дням в затемненной комнате собирались мужики и пацаны, рассаживались полукругом у радио, пялились на зелёный огонёк и слушали футбольный репортаж. Это было просто сказочно! Далёкие футболисты дирижировали нашим собранием. Что-то прокричит сквозь помехи комментатор, и все уже на ногах, прыгают, орут, обнимаются. А то вдруг сидят, нахмурятся, угрюмо почесывают щетину на щеках. И так полтора часа к ряду. Только в перерыве выйдут на улицу, быстренько перекурят, водички попьют и снова к приёмнику.

Мало что понимал тогда, но всегда был рядом с мужчинами. Это было великолепное чувство единения. Мощное.

Детей в семье к концу войны было десять. Дедушка на побывке после второго ранения оказался молодцом. Самая младшая моя тётя в 45-м победном родилась.

Аксай Уральский не был оккупирован. В Казахстан шли эшелоны пленных фашистов. Кто-то из братьев мамы подобрал на железнодорожной насыпи немецкую каску. Долго она служила в хозяйстве. По прямому назначению.

Насадили её на длинный черенок.

Это сейчас вызвал ассенизаторов, приехала машина, шланг опустили в выгребную яму. Дел на полчаса. А раньше! Будку дощатую в сторону и ну черпать. Телегой вывозили. Прошу прощения, конечно, за реализм.

Каска была что надо, емкая, в самый раз.

Чай. Дома всегда его пили. И утром, и вечером. Но так, дежурно, вроде как надо и всё!

У бабушки чувствовалась важность чайного ритуала. Кажется, самовар в центре стола, покрытого цветастой клеенкой, кипел всегда. В любую минуту можно было налить кипяток и охладиться от летнего зноя.
Дедушка проще относился к чаю. В сарае на крюке висел старый, ещё фронтовой, сидор. В нём хранился плиточный чай. Чёрный и зелёный. Днём дедушка пил исключительно зелёный. Вечером и утром — чёрный. Наломает от плитки сколько нужно, бросит в чайник, зальет кипятком и дымит самокруткой, ждёт, когда чай поспеет.

У бабушки всё иначе: пачки чая хранились в специальном холщовом мешке. Там индийский со слонами и краснодарский чёрный байховый.
Дедушка наливал себе полную полулитровую кружку, щипцами колол кусковой сахар, макал его в чай, забрасывал в рот и, обжигаясь, тянул из кружки напиток.
Бабушка же аккуратно наливала заварку, затем из самоварного носика тонкой струйкой цедила кипяток, потом добавляла сливки или молоко. Чай наливался в блюдце. И никакого сахара! Конфеты. Подушечки. В кофейной пудре.
Я никак не мог определиться, какой чай мне больше нравится. С удовольствием швыркал с дедушкой из металлической кружки и зелёный, и чёрный, да с колотым сахаром. Красота! Днём же, пока дедушка на работе, с не меньшим удовольствием тянул чай из блюдца. Кофейные подушечки были прелестны!

Если дедушка ругался даже самыми страшными словами, все равно ругаемый понимал: можно проигнорировать. Поэтому корова Июнька, жеребец Мотька и прочая живность (люди в том числе) согласно кивали головами и продолжали свою жизнедеятельность: ломали плетень, обтирали боками угол хаты-мазанки, таскали яблоки из сада. Да мало ли…

А вот если бабуля хваталась за хворостину и негромко вскрикивала:

— Тоби шо, повылазыло?!

Тут уж вопросов не возникало, где, у кого и что именно «повылазыло».
Июнька отрывала бок от хаты и браво шагала через калитку в стадо. Мерин застывал у телеги в ожидании деда. Куры деловито клевали что-то с земли, мгновенно забыв о пшенице, просыпавшейся из худого мешка. Кот Мурзик замирал у порога сарая с заманчивой щелью между косяком и дверью. А там же не только сметана, колбаска, там же… Но замирал.

Кажется, даже дед замирал, раскуривая самокрутку (так и не привык к сигаретам и папиросам).

Через мгновение Земля продолжала вращаться.

— Хай тоби грэцЬ! — именно так, с большим мягким знаком, именно на это дедушка делал ударение. Ругался. Но не громко. Для порядка. Если, скажем, в темноте в сарае не мог нащупать уздечку на стене или на припечке кисет с махоркой.

А я наслаждался чутким предутренним сном, слушал сонное муканье Июньки, лениво бредущей в стадо, и, вновь засыпая, размышлял: кто ж такой этот самый ГрэцЬ, и в чем он виноват перед моим добрейшим дедом Иваном?!

Как-то раз поехали с папой в гости к родственникам. Отпуск был у папы зимой. Я ещё вольная птица, в школу только осенью. А надо сказать, что из нашего Темиртау до Магадана путь не близкий, поездом несколько суток добирались. Но в поезде весело было, то песни поют, то на гармони играют, то немые разные картинки продают, то на станциях цыганята пляшут, да много чего. К ночи утихомиривается вагон. Все уже напились, кто чаю, кто водки. Лежат на полках, слушают чей-то рассказ. Колёса стучат, вагон качается, тускло свет сквозь матовые плафоны. Так бы ехал и ехал. Но приехали.
    Колыма большая. Магадан тоже. Но нам ещё дальше, в посёлок Б. Туда «только самолётом можно долететь…».

Сели в самолёт. АН-2 называется. Сидим на алюминиевых лавках вдоль борта. Пора бы уж взлетать, но ждём ещё, хоть винт уже давно вращается. Тут открывается дверь, в салон влезает маленький такой человечек в кухлянке и в торбазах, за ним втискиваются четыре оленя. Олени настоящие. Тоже маленькие, плюшевые такие. Но с рогами. Замыкает команду опаздывающих ещё один в кухлянке и торбазах, перед собой толкает нарты.

Так и полетели. Я всё смотрел на оленей, а они на меня, пока не наколдовали сон.

 Проснулся уже в посёлке Б. В аэропорту. Ну, как в аэропорту. Среди снегов, снежищ и начинающейся метели виден дощатый сарай с табличкой Б.

Люди в кухлянках и торбазах оленей впрягли в нарты, на вопрос папы, а где, собственно, сам посёлок, махнули меховыми рукавицами куда-то в сугробы и совсем было собрались умчаться в крупные вечерние хлопья снега, но предложили подвезти. За 10 копеек.

Я с чемоданами ехал в нартах, а папа вместе с аборигенами бежал всю дорогу.

 Я ещё потом удивлялся, надо же, у меня нос чуть не отвалился от мороза, а папа, когда с родственниками обнимался, всё пот утирал с лица. 

 Жаркий край Колыма!