3 июня много лет назад у подъезда к министерству образования очередь. Люди постепенно втягиваются в огромные двери и исчезают в хищно разинутой пасти лифта. У каждого в руках большая картонная коробка, достаточно тяжёлая, судя по покрасневшим лицам и учащённому дыханию посетителей.
Председатель региональной медальной комиссии, морща недовольно носик, заглядывает в одну из коробок, что приволокли родители будущих Золотых Медалистов, красы и гордости города и края, по–мышиному быстро оглядывает горы продуктов: балыков, копчёностей, клубники–черешни:
Как говорится, поскреби советского человека, у него обязательно свой Ленин найдётся!
Назначили меня директором школы. Хорошее, огромное здание. В холле статуя — сидящий на чём-то, то ли на чемодане, то ли на пеньке, Ильич. Ногу на ногу закинул, что-то в блокноте (тетради или сразу же в книге набрасывает карандашом). Красивая статуя, белая, железобетонная. Одним словом, обычная заводская отливка. Статую подарили когда-то в семидесятые годы ко дню открытия школы.
Вот и стоял-сидел Владимир Ильич, от времени трескался, почему-то именно на лысине школьная шпана чего-то там писала мелом-карандашами-фломастерами. А надо сказать, статуя выше двух с половиной метров. И ведь лезли, паршивцы. На подошве ботинка им, видите ли, уже и не интересно было рисовать. Сюртучок тоже раскрашивали, но это мелочь хулиганистая, самый шик на голове был!
Надоело содержать статую в порядке: чистить, очищать, шпаклевать и красить. Да и в девяностые-начале двухтысячных каждая банка краски с кровью давались.
Распорядился я Ленина обшить фанерой, что-то вроде афишной тумбы получилось, где вывешивались объявления, афиши и прочая наглядная агитация. Симпатично стало!
Но ведь «наши люди» не спят, приехали какие-то полнотелые и краснолицые дяди в галстуках и мятых пиджаках. Сильно-то голос повышать не смели, пошипели что-то, повыдыхали гневно да уехали.
Через время пришёл аж самый что ни на есть ДЕПУТАТСКИЙ ЗАПРОС из высокой думы, мол, на каком основании… как посмел… что ты себе позволяешь… и срок на устранение даже дали… Не помню, то ли неделю, то ли десять дней.
Жаль, бумажка куда-то запропастилась. А может просто выкинул её тогда. Но там были замечательные фразы, кроме угроз невнятных конечно, что-то вроде «произведение искусства»… «тогда, как всё прогрессивное человечество»… «гений, пронизывающий века» и пр. и пр.
Через год я решил радикально – давайте-ка подарим статую нашему горкому партии, тем более что В. И. Ленин с баланса школы снят давным-давно. Решено, сделано, написали поздравительный адрес, аккурат в день рождения Ильича, отправили в штаб партийный и пригрози… пообещали доставить статую в указанное для подарка место.
Насколько знаю, статуя так и стоит в школе на том же месте. А минуло тому уже несколько десятилетий.
Сентябрь 95-го выдался, помнится, очень уж погожий, яркий такой, солнечный. И на душе было тоже ярко и солнечно. Только недоверие малость душило, мол, ну какой из меня писатель, тьфу…
Шёл я тогда от типографии, держал в руке сигнальный экземпляр «Контингента». Ликовал, радовался. Не скакал на одной ножке, не кричал во всё горло и даже прохожих не задевал. Внутри себя радовался, аж распирало. Ну, кто проходил через это, в курсе, как оно бывает.
И, поди ж ты, вроде и сложилось с писательством, а недоверие, как много лет назад, всё же душит.
Познакомились мы на Черноморском побережье, на пляже пионерлагеря «Химик» в августе 1998 года.
Как раз в это время в «Орлёнке» проходил фестиваль детского кино, ну и многие режиссёры, сценаристы и актёры жили в «Химике». С утра до вечера киношный люд бывал на различных мероприятиях, так что с курортниками почти не пересекались. Только однажды у них был выходной.
Интересно наблюдать было. Идут два пожилых человека: М. Глузский и его приятель – известный режиссёр. Несут мужички сетку-авоську, набитую бутылками «Жигулёвского» и воблой. Расположились неподалёку от нас и тихо-мирно чистят рыбёшку, пьют пиво, беседуют о чём-то.
Попросили у меня зажигалку, спички закончились. Разговорились о том, о сём.
Нормальные мужики, без апломба. Михаил Андреевич увидел мою книгу и взял почитать.
Вечером разыскал и попросил подарить повесть «Контингент» ему, что я и сделал со всем уважением и автографом.
Потом даже переписывались с Михаилом Андреевичем, созванивались несколько раз. Договорились о встрече весной 2001 года в Москве, я как раз по делам туда собирался. Увы, не получилось. Михаил Андреевич уже серьёзно болел и в июне умер.
Ехал на автомобиле из Москвы. Рано утром, поскольку лето, да и МКАД проскочить хотелось побыстрее.
Естественно, не получилось, остановил-таки гаишник. Наверное, номера нашего региона 26 не понравились.
Сижу в салоне, протянул ему документы. Жду, что скажет. А старлей гаишный фактурный такой, высокий, широкий и рыжий-рыжий. Солнце на нём бликует прямо, по глазам бьёт.
Улыбается старлей:
– Сергей Владимирович, так вы из Темиртау?
– Ну, да…
– Земляк! – чуть обниматься через открытое окно машины не лезет. Блин, с полчаса выясняли, кто из нас на какой улице жил. Оказалось, что он с проспекта Металлургов, прямо рукой подать до угла улицы Калинина, откуда мы уехали навсегда из Казахстана.
Хорошо хоть общих знакомых не нашлось, вернее, я не стал говорить, что одного-двух старлей назвал. Иначе от него не отвязался в ближайший час-два.
Поехал дальше, постоял, как положено в пробке, потом вырвался на свободу, но до самого Воронежа улыбался.
Давно это было. Очень давно. Только-только стали устанавливать квартирные телефоны, ещё даже дисковые, в новостройках на Ставропольском Юго-Западе, тому лет тридцать как минуло. И у меня в квартире появился телефон. Тогда у подрастающего поколения забава была. Узнают чей-то номер и давай названивать с глупостями разными, что-то вроде:
– Алло, это зоопарк?
– Нет, квартира!
– А почему я слышу хрюканье (визжанье, уханье, рычанье – на выбор) …
Каждый наверняка хоть раз слышал песню о белом лебеде на пруду. В принципе, ничего себе песня, бывают и похуже. Даже гораздо похуже. Тут все-таки и музыка присутствует и даже слова со смыслом и добрые. По-разному можно к «Лебедю» относится, а я вот эту песню не люблю.
Приобрёл машину в столице. Надо сказать, тогда редко у кого в авто стояли CD-проигрыватели. Вот и в моём «мерине» был обычный кассетник.
Конечно, я сразу обратил внимание, что в бардачке только одна кассета есть. Её бывший хозяин оставил. Подумал я тогда, кассет в дорогу куплю, да что-то закрутился и забыл.
Еду домой. Уже где-то за Белгородской областью захотелось отвлечься от ровного шума мотора и шуршания шин. Включил радио – не-а, оно только в населённых пунктах работало, а на трассе – извините. Достал кассету. Ох! Что-то типа промо 25-ти минутного. «Лесоповал». Две песни с одной стороны плёнки, две или три с другой. «Белый лебедь» заглавная и самая длинная.
Больше тысячи километров проехал со словами о «лебеде». Глаза уже слипаются, отключаюсь за рулём, а бодрит «белый лебедь на пруду».
Первое, что сделал у ворот родного дома, растоптал кассету. Безжалостно. И не жалею. И песню стараюсь избегать, а то снова перед глазами двадцатичасовая езда, серый асфальт и желание скрутить шею лебедю.
Каждый из советских учителей был куратором своей группы студентов. Кроме основных занятий русским языком бывали и «свободные» дни, когда общение со студентами переходили на более неформальный уровень: кино, спорт, рыбалка, гаштет с непременным пивом и вюрстхен (сардельками), иногда и шнапс тринкен… Почему нет?!
Немцы народ заводной, подурачиться, поплясать, сидя на стульях задом наперёд, постучать ножками дубовыми всласть по дубовым же половицам старинных пивнушек, песни поорать всякие.
Тогда, в СССР была популярна песня Александра Барыкина про велосипед и букет. Поскольку мы всё же русским языком занимались, на одном из занятий дал студентам слова песни «Я буду долго гнать велосипед…», но из хулиганства, что ли, поменял так: «Я буду долго гнать свой лисапед…» Мда… когда в гаштетах песню эту про «лисапед» студенты орали, прямо мило было, а вот когда в конце семестра они выступили со сцены «школы» на каком-то мероприятии с «лисапедом»…
Однако, всё закончилось нормально… для меня в том числе.