Метка: Проза

***

Уже когда был в выздоравливающей команде, сразу после побудки уходил гулять в старый парк. Он там большой был. Вообще, госпиталь напоминал чем-то этакий довоенный пионерский лагерь: одно и двухэтажные корпуса отделений были раскиданы между огромными деревьями, соединялись между собой аккуратными асфальтовыми дорожками. Только не было пионеров. Зато были морг, хирургическое, ортопедическое и другие отделения, и приемный покой, куда по ночам (именно по ночам) приезжали санитарные машины в большом количестве. Привозили раненых и умерших с военного Тузельского аэродрома, где принимались самолёты из Афганистана.

Да, так вот, гулять я выходил не просто для того, чтобы сигаретку выкурить в ожидании завтрака, а с иной целью.

С неделю назад услышал что-то вроде:

— Нетав сад арис кидев ца,
Удзирод лурджи халаси
Сцоред исети рогорц шениа,
Наиареви тцарсули,
Нангреви нарикаласи,
Чагарасавит шемогрчениа.

Тбилисо, мзис да вардебис мхарео,
Ушенод сицоцхлец ар минда,
Сад арис схваган ахали варази,
Сад арис чагара мтатцминда! 

Ну, и так далее, певец из меня ещё тот. А пели-то, пели как! Многоголосьем. Грузинским! «Тбилисо»!

Это было потрясающе.

Я познакомился с парнями. Три грузина, солдаты срочной службы, строили что-то. Уж не знаю, как они строили, но пели они постоянно. Конечно, акапелло. Вот пока бетон вымешивали, пели, кирпич носили, тоже пели, делали кладку, снова пели. Только на перекуре, на обеде и, думаю, во время сна не пели. А так пели всегда. Здорово пели. Часто народ собирался послушать их. Песен было очень много. Однако, песню о Тбилиси пели только рано утром. Один раз. Но каждый день, пока находился в госпитале.

***

          Боли не надо бояться. Боль нужно уважать! Тогда возможно почти комфортное существование.

80-й год. Ташкент. 340-й военный госпиталь. Хирургия. 

Хирургию тоже очень уважаю: к исцелению через боль. Боль хирургическая бело-стального цвета. Это я точно знаю. И ещё она мгновенная и безжалостная. Все ее стремления — принести облегчение и выздоровление с одним условием — через боль. И это у неё превосходно получается.

***

Человек привыкает ко всему. И довольно быстро. К войне в том числе.

Колонна идёт по большому кишлаку. БТР уверенно раздвигает бронированными плечами толпу. «Урал» и «шишига» проворно следуют за ним. Глазеем по сторонам.

Серо вокруг. Люди, одежда, дувалы, всё пыльное. Только лютое солнце плавит воздух, горы разноцветных специй на прилавках и яркие фрукты-овощи радуют глаз.

Прямо по курсу взрыв. Фугас сработал. Но гораздо раньше, чем мы подъехали к нему.

Мир наполняется криками, стонами, автоматными очередями. Редкими, но злыми. По нам бьют из мясной лавки.

Колонна не останавливается, даже не замедляет ход. Пара выстрелов из БТР крупным калибром моментально убеждает нападающих в полной бесполезности акции.

Спрыгнули, осмотрели лавку, никого. Что и следовало ожидать. На рынке затеряться легко, тем более, когда вокруг сочувствующие.

Прошло минут десять после взрыва. Убитых и раненых куда-то утащили. Снова мирный говор, споры торговцев с покупателями. Нас словно нет, растворились в жарком мареве.

Сердце тоже утихомирилось. Снова вокруг серость, только пыль более въедлива, взрыв разбросал взвесь специй. Приятно-щекотно в носу и на губах.

Такое послевкусие миновавшей смерти.

***

Лежу на горячей земле. Пыль раскаленная, а не почва. Тень небольшая от нависающего скального обломка. Камень тоже раскалён, но есть иллюзия прохлады, когда порыв ветра возмущает кисельную рыжую плотность воздуха. Наблюдаю за муравьём. Он огромен. С полспички длиной. Таких дома не видел.

Тонкими, длинными, мощными ногами насекомое упирается в песок, оставляя заметные следы, тащит на загривке дохлого каракурта.

— Везёт ему! — тоскливо думаю. — Сейчас домой придёт, там мама с папой, а может и девушка любимая. Или жена… — уже в полудрёме слежу и почти уплываю в сон, на всякий случай нащупываю автомат под правым боком.

— Серый! — вырывает из полусна голос Сани. — Пожри. Скоро выдвигаемся. Вечереет.

Банка тушёнки летит точно на муравья, перерезает его толстым рантом.

— Не хочу быть муравьём! — сбрасываю с себя липкую дурноту. Тянусь за банкой. Действительно, надо пожрать, ночной переход долгий. Да и вообще, мало ли что.

Афганистан. Где-то под Кандагаром. Август 1980 года.

***

Жахнуло тогда аккурат в полпятого утра. Вот только дату подзабыл, то ли 12, то ли 20 августа. В 80-м году в Кандагаре. Склад артвооружения рванул.

По всему огромному аэродрому разлетались осколки и куски бомб, расщепленные и мятые трубки НУРСов и прочих ракет, слипшиеся пачки патронов разных калибров. Несколько МИ-8 факелами горели на стояночных площадках. Странно, что в суматохе успели из эпицентра выкатить МИГи.

Горело и бахало почти до вечера. По слухам, никто не погиб.

Бессонница. Зачем вспомнил об этом?

***

Ветер – это всегда тревожно.

И даже чёрт с ними, с песчинками, мелкой пудрой забивающимися под хэбэ, разъедающими плоть вместе с тяжёлым потом.

И даже плевать, что прицельность теряется – с той стороны в тебя тоже труднее угодить.

И даже снежная круговерть в горах, конечно, неприятная, но ветер маскирует, хоть и сбивает с ног, с пути.

В полку ветер – тоска. Чем сильнее ветер, тем больше хочется бросить всё и вернуться домой.

Там ветер другой. С гор, с Кубани, из степи, пахнущей полынью.

***

Вова, хороший парень, добрый, юморной. Выпить любил только. Каждый день готов был не просто, а даже зло. Употреблять в смысле. Где он брал выпивку, никто не знал. Дело-то на службе было. На срочной. Да ещё и в Афганистане.

Не дебоширил, не активничал Вова, просто бродил между палаток, бормотал песню длинную, веселую (наверное), сам же и хохотал над ней.

Патруль его взял. Чужой. Артиллеристы. Не знали они, видимо, о такой милой привычке Вовы — выпить и мирно бродить. Свои-то на него через полтора года и внимания не обращали, а пушкари-зануды обратили.

Прапорщик, старший патруля, отдавая мне тело товарища (за десять банок тушенки) ворчал и головой покачивал почти восхищенно: «У вас все такие борзые? Чуть что — я пожалуюсь Члену Военного Совета!»?

***

Кто помнит или знает, что такое «нурсики»? Да многие, конечно, кто хоть как-то сталкивался с войной в Афганистане. Для тех, кто не в курсе, «нурсик», это всего-навсего колпачок от НУРСа (неуправляемого реактивного снаряда). Очень удобная тара, чтобы, например, хлопнуть из неё шильца (технического спирта, слитого из авиатехники) или, совсем уж по-мажористому, водочки «Столичной», или местного «шаропа», который мусульмане, не смотря на жёсткие запреты, гнали-таки для Ограниченного Контингента и успешно продавали.

Так вот, о «нурсиках». В гараже недавно обнаружил в ящике с инструментом две такие «чашечки», ёмкостью в 75 мл. Привёз их на память аж в 1981 году из Кандагара. Вот и лежали, теперь уже музейные экспонаты, ждали, пока не вспомню байку, связанную с ними. Кто-то слышал её, кто-то помнит, но перескажу.

Читать далее «Байка про нурсики»

***

Ей Богу, для чего военнослужащему зеркало? Вроде как-то и неприлично, что ли. В самом деле, весь из себя в хаки, боеприпасы, даже автомат имеется. И на тебе, зеркало!

С другой стороны, если взглянуть, как без него, к примеру, побриться. Можно, конечно, на ощупь. Так себе получится, не очень чисто, что будет раздражать и тебя, и начальство в расположении части. Выходит, зеркало нужно иметь. Не в кармане, разумеется.

У нас в избушке, которую мы построили ещё прошлым летом из бомботары и ящиков для нурсов и довольно успешно пережили афганскую зиму, было зеркало.

Изначально оно было большое. Кто-то из парней стянул его «под шум волны» во время переезда штаба соседнего полка из палатки в деревянный модуль. Специально вызвался помочь сознательный боец, заприметив полуразобранный одёжный шкаф с зеркалом на внутренней стороне двери.

Бриться теперь можно было с комфортом, стоя. Заодно и свой внешний вид осмотреть.

Однажды зеркало упало. Не аккуратно с ним обошлись. Вернулись с гор раздражённые, кто-то швырнул в сердцах подсумок и в зеркало угодил. Бывает.

Оно обрушилось на пол разновеликими осколками. Выбрали самый большой и широкий, этакую карикатурную саблю, закрепили гвоздями-сотками по краям, да ещё и загнули для надёжности. Нормально. Фрагменты поверхности для бритья видны и хорошо. Только теперь сидя надо было бриться. Да и ладно.

Однажды бреюсь. Согнулся перед зеркалом, лень за табуретом идти. Осталось-то чуть совсем под носом выбрить, ближе к осколку потянулся, не видно ж ничего, сумерки утренние.

Вдруг за стеной как бахнуло. Вжжжжыыыых…. Шшууууухххх… Трррресь… Это стену домика насквозь пробило. Над моей головой что-то шшшшш прошипело. О другую стену ударилось и упало на пол, подпрыгнуло несколько раз.

Выпрямился я, глазом приник к дырке, что и как там, на улице, узнать. И понял, что аккурат в лоб бы железка прилетела, если бы в рост стоял.

С тех пор зеркала уважаю и никого никогда не осуждаю, если зеркало разбил. В конце концов не специально же человек старался.

Ах, да, тогда за нашей избушкой мина рванула. И как её духи до нас докинули? Никогда такого не было. Ни до, ни после.

***

Всякий раз, когда пользуюсь старым армейским котелком, вспоминаю однополчанина Сержика . Парня призвали из какого-то глухого армянского села. С русским языком беда у него, однако, Сержик старался и довольно быстро овладел разговорной речью.

Был он на год младше призывом, дедовщины безумной и беспредельной в полку не было. Так, на уровне принеси-подай, не более того. Но всё же каждый знал своё место, и никто не борзел.

Читать далее «Старый котелок»